В другой раз Пирогов пишет жене: «Я го­ворил и тебе и всем, что я ехать или исправлять какую-либо должность никогда не буду напрашиваться, как, я бы ни был убеждён, что эта должность будет по мне; а если мне да­дут её, то считаю за низость и малодушие от­казываться. Чем же я виноват и перед кем, что у меня в сердце еще не заглохли все по­рывы к высокому и святому, что я не потерял еще силу воли жертвовать; а то, для чего я жертвую счастьем быть с тобою и детьми, должно быть также дорого для тебя и для них . Я не унываю, да и скучать здесь вре­мени нет . день, несмотря на однообразие осады, летит в заботах . Грохота пушек, ло-панья бомб и не замечаешь».

Из Петербурга Пирогов выехал раньше об­щины сестёр. Он ждал их в Крыму с нетерпе­нием. Наконец, прибыл первый отряд из три­дцати сестёр. «Община принялась ревностно за дело; если оне так будут заниматься, как те­перь, то принесут, нет сомнения, много пользы. Они день и ночь попеременно бывают в госпи­талях, помогают при перевязке, бывают и при операциях, раздают больным чай и вино и наблюдают за служителями, за смотрителями и даже за врачами. Присутствие женщины, опрятно одетой и с участием помогающей, оживляет плачевную юдоль страданий и бед­ствий».

Сестры трудились самоотверженно, ухажи­вали за больными и ранеными, не думая о себе. «От занятий, непривычных для них, от климата и от усердия к исполнению обя-заностей почти все переболели; сама их началь­ница лежит при смерти; три уже умерли».

Община сестёр милосердия оправдала воз­лагавшиеся на неё надежды. «Замечательно,— пишет Пирогов жене,— что самые простые и необразованные сестры выделяют себя более всех своим самоотвержением и долготерпе­нием в исполнении своих обязанностей. Они удивительно умеют простыми и трогатель­ными словами у одра страдальца успокаивать их мучительные томления. Иные помогают ра­неным на бастионах, под самым огнём непри­ятельсккх пушек. Многие из них пали жертвами прилипчивых госпитальных болезней».

В некоторых госпиталях сестры доводили чиновников до самоубийства, вскрывая их мошеннические проделки. «Да, вот ещё герой­ский поступок сестёр, — радуется Пирогов в письме к жене: — они в Херсоне аптекаря за­стрелили. Истинные сестры милосердия. Одним мошенником меньше . Правда, аптекарь сам застрелился или зарезался, до оружия дела нет; но это всё равно. Сестры подняли дело. Довели до следствия . Но зато они должны теперь ухо остро держать: с комиссариатским ведомством шутки плохи».

«Я горжусь сам их действиями; я защищал мысль введения сестёр в военных госпиталях против дурацких нападений старых колпаков, и моя правда осуществилась на деле», — пи­сал Пирогов по поводу дошедших а армию слухов о новом походе против женской по­мощи раненым. Чиновники не могли отно­ситься спокойно к самоубийству госпитальных

воров из-за деятельности сестёр. Не удалась система грязных намёков — повели атаку с другой стороны.

В Петербурге к делу помощи раненым и больным солдатам пристроились разные вели­косветские ханжи и лицемерки, старавшиеся придать общине бюрократический и внешне-религиозный характер. Пирогов почувствовал новое веяние и в письмах к жене сообщал для передачи главной руководительнице об­щины сестер, великой княгине Елене Пав­ловне, что «если вздумают вводить в общине формально-религиозное направление, то полу­чатся не сестры, а женские Тартюфы». Но когда из столицы пришло указание, что необ­ходимо считаться с некоторыми лицами. Пи­рогов написал резкое письмо самой Елене Павловне. Жене он сообщал об этом: "Я вы­сказал великой княгине всю правду. Шутить такими вещами я не измерен. Для виду де­лать только также не гожусь. Если выбор её пал на меня то она должна была знать, с кем имеет дело. Если хотят не быть, а только ка­заться, то пусть ищут другого».

Николай Иванович хорошо понимал, что источник петербургских нападок на сестёр — В Крыму, где чиновники непосредственно страдали от их контроля. Поэтому он, как большинство в действующей армии, радо­вался увольнению главного виновника всех непорядков.